— Видите ли-с, — продолжал он, — я хотел обратиться к вам по-дружески… извините за вольность… хотел испросить у вас, чтоб вы ходили — по той стороне и со стороны переулка, где
черный выход, эдак, покоем, описывая букву П, то есть. Я тоже, с своей стороны, буду ходить-с у главного подъезда, так что мы не пропустим; а я все боялся один пропустить; я не хочу пропустить. Вы, как увидите ее, то остановите и закричите мне…Но я сумасшедший! Только теперь вижу всю глупость и неприличие моего предложения!
Неточные совпадения
Монахиня в клобуке, с развевающимся вуалем и тянущимся за ней
черным шлейфом, сложив белые с очищенными ногтями руки, в которых она держала топазовые четки, вышла из кабинета и прошла к
выходу.
Но с Ермоловым повсюду на уроки ездит скрипач, худой маленький человечек, с таким ничего не значащим лицом, что его, наверно, не помнит и собственная жена. Уждав время, когда, окончив урок, Петр Алексеевич идет уже по коридору, к
выходу на лестницу, а скрипач еще закутывает
черным платком свою дешевую скрипку, Александров подходит к нему, показывает трехрублевку и торопливо лепечет...
— И вас. Знаете ли, я думал отдать мир папе. Пусть он выйдет пеш и бос и покажется
черни: «Вот, дескать, до чего меня довели!» — и всё повалит за ним, даже войско. Папа вверху, мы кругом, а под нами шигалевщина. Надо только, чтобы с папой Internationale согласилась; так и будет. А старикашка согласится мигом. Да другого ему и
выхода нет, вот помяните мое слово, ха-ха-ха, глупо? Говорите, глупо или нет?
Усталый, весь
черный от пыли офицер, привезший от генерала Козловского известие о
выходе к русским Хаджи-Мурата, разминая ноги, вошел мимо часовых в широкое крыльцо наместнического дворца.
Фекла. Я уж не знаю где; не вышел ли на другой
выход, по
черной лесенке, или не сидит ли в комнате Арины Пантелеймоновны?
Но молодой человек уж не слушал его; он шел по гнилым, трясучим доскам, лежавшим в луже, к единственному
выходу на этот двор из флигеля дома,
черному, нечистому, грязному, казалось, захлебнувшемуся в луже.
Но Сашка не понимал, и, когда дама повернулась к
выходу, Сашка последовал за ней, бессмысленно глядя на ее
черное, шелестящее платье.
И окно, и дверь, и дымволок [Дымволок, или дымник, — отверстие в потолке или в стене
черной избы для
выхода дыма.] заменяются одним отверстием в зимнице, оно прорублено вровень с землей, в аршин вышины, со створками, над которыми остается оконце для дымовой тяги.
Суматоха, обыкновенно происходящая при
выходе из вагона, поглотила внимание Глафиры настолько, что она, не ожидая помощи Висленева, почти и позабыла о нем, но он сам напоминал ей о себе и удивил ее еще более, чем в Берлине. В то время, как носильщики несли за нею к
выходу ее багаж, к ней подскочил высокий человек, с огромною, длинною и окладистою
черной бородой и усами, и прошептал...
Уляша застенчиво улыбнулась и опустила глаза. Катя, сквозь стыд, сквозь гадливую дрожь душевную, упоенно торжествовала, — торжествовала широкою радостью освобождения от душевных запретов, радостью
выхода на открывающуюся дорогу. И меж бараньих шапок и
черных свит она опять видела белые спины в красных полосах, и вздрагивала от отвращения, и отворачивалась.
Спрыгнув с последнего забора, я очутился в каком-то узеньком кривом переулке, похожем на коридор между двух глухих стен, и побежал и бежал долго, но переулок оказался без
выхода; его перегораживал забор, и за ним снова
чернели штабеля дров и леса.
В то время, когда Сигизмунд Нарцисович Кржижановский лелеял в своей
черной душе гнусную надежду на обладание княжной Варварой Ивановной Прозоровской по
выходе ее замуж и, как мы видели, постепенно приводил этот план в исполнение, его достойный друг и товарищ граф Станислав Владиславович Довудский с той же энергией и почти в том же смысле работал около княжны Александры Яковлевны Баратовой.
Но о. Василий только посмотрел на него с суровым любопытством и дал отпущение грехов. У
выхода Мосягин обернулся: на том же месте расплывчато темнела одинокая фигура попа; слабый свет восковой свечки не мог охватить ее всю, она казалась огромной и
черной, как будто не имела она определенных границ и очертаний и была только частицею мрака, наполнявшего церковь.